День Рыбака. Почти святочный почти рассказ

«9 января… состоится… исполняется …юбилей» - уловил краем глаза скупые чёрные буквы рядом с портретом директора Андрон Рыбак, проходя мимо вахты родного института. «Набрано, как некролог» – пришла в голову ленивая мысль. Жена Рыбака, Елена, трудилась в рекламном агентстве и периодически терзала эстетические чувства мужа, тестируя очередное фирменное изделие. Когда Рыбак кривился и бормотал нехорошие слова, жена счастливо улыбалась и говорила: «Ну вот, значит это не твоя целевая аудитория!». На аудиторию Андрона рекламу почему-то никто не заказывал. Он ел, потому что вкусно, одевался с барахолки, смотрел фильмы и слушал музыку, от которых вся семья почему-то плевалась.
«Семья..» – нахмурился Рыбак, делая шаги от вахты в сторону скелета ископаемого верблюда – визитной карточки Института. Жена второй год зарабатывала деньги (и не уставала это подчёркивать в ежевечерних супружеских беседах), Рыбак всё никак не мог дописать нетленный диссер, шестилетний сын нуждался в опеке, а идея приглашения няни вызывала пароксизмы жадности у членов семейного совета. В итоге в однокомнатную квартиру прописали маму Рыбака, с которой он и так прожил в родной деревне семнадцать лет. Убегая из деревни и от мамы, наивный первокурсник Андрон думал, что счастливое детство кончилось.
Думать вообще мешало хроническое новогоднее похмелье, мыслям о работе препятствовала пластиковая бутыль пива, зажатая подмышкой. Рыбак вообще не столько работал, сколько перемещался от одного места службы к другому. Начальники Андрона Юрьевича любили за безропотный тихий голос и согнутую ещё в счастливом школьном детстве спину. Любовь, однако, была отнюдь не платонической: Рыбак работал как китайский кули, а получал, как русский интеллигент. Этот приятный диссонанс ему в конце года компенсировали почётными грамотами и ласковыми словами пожеланий работать ещё лучше и успешнее.
Тяжело передвигая ноги по лестнице, Андрон добрался до третьего этажа. «Привет!» - раздалось откуда-то сверху. «Приятный. Женский. Голос.» - идентифицировал звук Рыбак. «Хэлло!» - отозвался Андрон, когда голос, наконец, материализовался в переводчицу Лёлю. «Ты, наверное, поёшь?» - продолжила она риторически. «Да…» - не очень уверенно отозвался Рыбак, смутно вспоминая детский хор, Пахмутову и Добронравова.
«Тогда пойдём к нам!» - неожиданно закончила разговор Лёля. В тесной комнатушке, заставленной разномастной конторской мебелью и засиженной переводчицами, Андрону дали всё необходимое: вешалку для куртки, пространство между рамами для пива, стакан для утоления жажды и листок с текстом. «Бесаме, бесаме мучо» - пошлёпал губами Рыбак. Последующий текст был посвящён судьбе директора, которого нелёгкая судьба советского учёного занесла в Гавану. А потом вынесла. Текст был не ахти. Когда студент Рыбак был сценаристом факультетского КВН, он писал несколько лучше. Однако с тех пор Андрон набрался опыта, и знал, что недостатки в чужой работе лучше не замечать – иначе самому работы прибавится. Заверив собравшихся в своих серьёзных намерениях –потренироваться, не подвести и подойти на общую репетицию, Рыбак с извинениями (витиеватыми, но не очень искренними) унёс пиво, себя и одежду в свой родной сектор.
Сектор туристической экзотики и приятных ощущений, как обычно, находился в стадии формирования. Директору надлежало сделать подарок, и сотрудники сбились с ног, напрягая научное воображение. Андрей Зелёные Пинетки, специалист по североамериканской экзотике, лепил на маленькую костяную лысину хотея воробьиные перья. Юля Как-Кузнец-По-Японски принесла макет солидного надгробия, который оставил её первый муж. Остальные сотрудники духовно искались без видимых обычным зрением результатов. С появлением Рыбака и пива картина изменилась: перья воткнули воробью обратно, лысину наскоро протёрли тряпкой, все сели за молитвенный столик с ритуальными чашечками в руках медитировать над надгробием.
Сотрудники вообще любили путешествовать по далёким мирам – если в Азию, то в Японию, если в Америку, то в Северную, а если выпадала более близкая и менее насыщенная экзотикой территория, то специалисты сектора начинали изучать самих себя. И правильно делали: в тех местах они и были самыми экзотичными людьми. Нет интереснее человека, чем тот, что застыл в дзадзен посреди деревни кержацкой. (Рассказ о дальнейших событиях не предусмотрен стихотворным размером).
Рыбака в секторе недолюбливали. Он был неинтересным самому себе человеком, ездил постоянно в одно и то же Мухосранино, привозил оттуда вульгарный самогон, вонючую рыбу и отвратительную колбасу, рассказывал скабрёзные байки о председателевых дочках. Однако пристрастия Рыбака отчасти разделяла заведующая сектором, которая даже съездила в Мухосранино за знаменитой колбасой. Поэтому Андрона Юрьевича терпели, а среди ласковых предновогодних слов начальника, уехавшего в поисках партнёров по туристической экзотике и приятным ощущениям в далёкий, но северный город, содержался наказ вручить директору памятный сувенир.
Подарок, однако, навевал грустные мысли о бренности земного. Для полноты картины на маленькой агатовой плите не хватало пояснительной надписи с указанием годов жизни. Приходилось полагаться на сатори.
И оно приближалось. На репетиции Рыбак вдруг понял, что рядом давно нет начальства, а среди окружающих девушек нет жены. Где то сзади бубнил специально приглашённый ведущий дядя Володя, но Андрона он не смущал. В такой ситуации приятно было стоять прямо, смотреть смело и петь приятным баритоном. Что Рыбак и делал, иногда приплясывая от полноты чувств. Андрон вспомнил, что голос он поставил, читая лекции по четырнадцать часов в сутки, а посадил, четыре часа объясняя растопыренной публике, что фестивальный показ экзотических слайдов не требует аппаратуры Долби Сарроунд.
При более пристальном рассмотрении окружающих девушек, Рыбак обнаружил, что и сам подлежит осмотру. Встретившись взглядом с Фисой, редактором Институтского Журнала (про него Рыбак так и думал – с Большой буквы, но названия так и не мог запомнить), Андрон Юрьевич понял, что завтра будет не только концерт. Но и танцы.
После репетиции Рыбак разминал связки в индивидуальном порядке. Утешившись тем, что лавры Баскова – это пятьдесят пакетов приправы, Андрон сбегал за пивом и прочёл переводчицам краткую лекцию о пользе приятных ощущений и научной обоснованности туристической экзотики.
Изучая наутро помятое лицо в зеркале, Андрон поймал себя на мысли о здоровом образе жизни. И сразу отпустил. Пить, курить, заниматься любовью и общаться с интересными людьми он начал одновременно, вынуть что-то из этой связки не представлялось возможным.
Репетиция началась с неприятного сюрприза. Рыбак любил экспромты, но при условии, что это он их автор. В тот момент, когда Андрон отрабатывал с Лёлей па знойного танго, в комнату ворвалась ещё одна девушка, бесцеремонно осмотрела пару и задала вполне логичный вопрос: «Репетируете?». Рыбак узнал секретаря любимого директора не столько по внешности, сколько по манере обхождения. Не то чтобы Татьяна ему не нравилась, относился он к ней нейтрально, да и дел особых в приёмной у него не было. В родной деревне Андрона к секретарю директора принято было относится с подобострастием. Рыбак боролся с собой, устранил массу издержек деревенского воспитания, но при входе в приёмные начинал лепетать и бегать глазами. Татьяна была настоящий секретарь, держалась Снежной Королевой, голубые глаза усиливали холодок в голосе.
Репетиция прошла без суеты – Володя бубнил, Рыбак забывал слова, девушки не могли собраться в пирамиду. Дальнейшее Андрон помнил фрагментарно: стопарь водки, прогон песни на лестничной площадке, стопарь водки, «Не теряйте реквизит!», любопытные взгляды, так, начинаем; «Султан!»; б..дь, какие они распальцованные; подняли ПЕСНЯ – не та нота – опять не та – и хер с ней с нотой номера/номера/номера МОЙ где стул сел б..дь им не видно зато слышно сбил дыхание не идёт песня Таня, Фиса, что за подпевка…руки дрожат ВСЁ скупые слёзы директора
Потом таки пришло сатори. Плиту директору Рыбак вручил как средство от всех болезней. Директор держался прямо, говорил внятно, адское количество принятого алкоголя угадывалось по белым глазам и слишком чётким движениям.
А потом директор куда-то ушёл и начались танцы. Население Института делилось на экзографов и архиолухов. Но танцевали почему-то мужчины и женщины. Танец был стар, как мир, заключался в попарном перетаптывании по кругу и разговоре по интересам. Андрон был человеком разносторонних интересов, поэтому танцевал то с Фисой (классическая бальная беседа, допускаются взаимные поглаживания), то с Наташей-соседкой-из-сектора-бумаги-и-пластика (дискуссия о музыке, кино и проблемах русской интеллигенции. Взаимные поглаживания допускаются, но не приветствуются).
Потом столь приятная стабильность исчезла. Партнёрши Рыбака куда-то делись, а музыка осталась.
Андрон плохо помнил, кто кого пригласил – кажется, всё-таки он Татьяну, а не наоборот. Рыбак был тридцатилетним мужиком, уже рассказывал сказки своему ребёнку. (А сын уже в них не верил и смотрел на папу хитрым карим глазом). Вокруг всё было как тысячу раз до этого: музыка, полумрак, подпитые сотрудники и сотрудницы в обнимку. Просто начался танец, настоящий танец, когда разговоры не нужны, а взаимные поглаживания совершенно излишни.
В жизни Рыбака было и это: ещё пребывая в секторе сибирской экзотики, он решил удовлетворить научные амбиции и пошёл в студию танцев. И там он так уже танцевал – но жена, чутко уловив настроения мужа, пресекла эту столь нужную и важную для учёного мужчины практику. И уж совсем давно ночной охранник Рыбак сбежал с поста и танцевал так с любимой женщиной – когда не важно, кто кого ведёт, когда все вокруг исчезают, когда ты понял, что до того был просто половинкой.
Музыка замолкла, они пожали друг другу руки и разошлись. Рыбак пошёл стряхнуть наваждение, а заодно познакомиться с соседями – сектором бумаги и пластика. Ну, за соседство!-№№№ тостов-Хорошая музыка-Потанцуем -Вот в Германии есть группа «Семь гномов»…№№№ тостов Пиво пришло! Так вот «Семь гномов» - настоящие мужики. – Они пидарасы..- Кто пидарасы?! -Набор номера А ты знаешь который сейчас.. Хорошая музыка. – У меня есть парень..- Даа?! – Я вас научу завязывать галстук.. – Всё, по домам! Такси!
Андрон всё видел и чувствовал совершенно отчётливо. Но страшно не было. Как юзом дважды крутануло машину, как мелькнули совсем близко фары встречной машины. Бумм!
Новая машина. С шашечками. Дверь подъезда. Лифт отключён. Ступени расположены подозрительно… Проклятья родственников. Спокойный сон.