Дом у неё красивый такой, как у тебя, в доме всё есть, но муж мудак, противный, никто ему не угодит. Он похож на нашего агронома, гуляка, с поганым характером. Лариска всё ему говорила Слава, Славочка, а он как черт, в общем, дерьмо. (пер.с укр.)

(из «Чёрного мойдодыра» - г. Херсон)

Первый бред недокопка

То явнопрестольный без крови, то кровь без явно престольного.

Было одно обыкновение, из которого, осмысленно, и рассказ-то делать желания нет, но повелевает некая смутная пульсация, что исходит, боже упаси, от самого героя повествующегося.

А обыкновение таково, что взошел на трон престолец. Ну, престолец и престолец, мало ли таких на трон всходит в державах разных периодически. Но загвоздка истории такова, что у престольца не было крови. Вроде бы и жив, ходит, как миленький, сидеть может, словеса изрекает, а кровушка под кожицей не имеет чести течь.

Не имеет чести течь, и черт её чего. Не чет ей течь.

Престолец – фигура явная, на виду, царь, видная… Потому, думают люди, надобно соблюсти в сознании стереотипическую картинку присутствия оного, фрейм соорудить, такскать.

Вот все и решили, коллегиально посоветовавшись, считать кровь в теле престольца наличествующей.

Решили-то решали, а что дальше-то предпринимать… На трон самое время престольца вести, а он и не ходит. Всяк знает, что без крови пути-дороги нет человеку – ноги в движении своем крови подчиняются и ей же обязаны.

Вызвали кудесника, мастера и инженера, дабы сотворили те чудо неземное – престольца грядушего аки царя будущего грамотой хождения чудотворно наделить. Вот те и наделили – инструмент специальный в Главную Жилу внедрили, прибором тот инструмент сопроводили, инструкцию с печатью прикрепили, гарантия шесть лет, топай, дорогой, на свой престол, дай нам свою работу работать.

Бояре, увидав плоды инженерско-мистических трудов, руки восплеснули, встрепенулись, и давай льстить и одаривать. Одному награду, другому награду – только те ни в какую, мол, и так власть хреновая, чиновники – долбоебы, задроч сплошной, дайте хрень какую-нибудь нормальную придумать, а ваши цацки в жопу засуньте, но если чё, звоните, еще какую фигню на благо престола сбацаем, дурное дело не хитрое. Пошли вы в жопу, мол, и обиженно разбрелась по своим прокуренным комнатушкам и загонам, чертежи свои стряпать и кофе с пивом пить. А боярам того и надо – нет, говорят, не хотите, интеллигенты эдакие, ну ладно, добру не пропадать, сами себе все эти побрякушки над рабочим столом нацепим. Интеллектуальная мощь государства, узнав об этом, пришла в ярость, в некоем окаянном безбожии алкогольно оры выделывала, но к утру смирилась и обиженно разбрелась по своим прокуренным комнатушкам и загонам, чертежи свои стряпать и кофе с пивом пить. А боярам того и надо – они, мол, мощь эта, поняли, что такое цвета государственного флага и как их защищать.

Тем временем престолец не смог дойти до трона и почил в бозе.

Боза стала ему не мила первоочередно тем, что обнаружила себя ему кровеобильной.

И решили его закопать.

И вот начинается Его Монолог:

"Вот давеча"

вот, к слову, нонче я живу хорошо, имею впечатление молодого да бодрого человека, а намедни похвастаться сим не мог, бо кручина ввергла меня в сумбур тоскливости. но нонче - наоборот, энтузиазмом пышу, здоровье убедительно источаю. то ли дело намедни - грусть поразила чресла мои, неуверенность овладела греховными телесами моими - нет, не дело было намедни. а нонче - дело, ходил много, перемещался, имел общения с иными смертными. намедни тоже имел общения - да только вот люди намедни представлялись мне горемычными, не то, что нонче. нонче же и солнечнаго свету в природе поболе, чем намедни. нонче ходил аки летал, а намедни и ползти не мог - так ипохондрия довлела надо мною. но нонче, вашими молитвами оправился, да боле сего, возрадовался и возликовал полёту духа в удивительной жизни нашей. завтра будет завтра и нечаво нам о сем задумываться, не наше это - про завтра размышления издумывать, бо не мы суть хозяива жизни. вот хозяива пусть и думают, что завтра нагрянет. наше же дело мало - день прошел и к чортям свинячим всё сие. намедни прошло - и к чортям. нонче - тоже к ним же. не наша это забота - про завтра думать. а что бы и ни было в этом завтра - всё к одному - оно тож пройдет и ну яго к чортям свинячим.

Предписания, нормы, правила

Предписания, нормы, правила. Нормы, правила, предписания. Нормальное правописание. Предправильное нормописание. Нормы, правила, предписания. Мещеряков понимал своей головой, что все так и надо, что надо правильно, предпочитая нормы, что надо нормально, предполагая нормы, бо на том и зиждется столь добродушное терпение, демонстрируемое окружающими его незнакомцами и знакомыми, терпеливое и выдержанное отношение к нему, к тоскливому паразиту. Но спросите меня, как человек борется с этими правилами, нормами и предписаниями? Всяко, отвечу я. Мещеряков, скажем, закрывает дверь на ключ, готовит себе бокал горячего, выключает свет, делает звук потише, садится и готовится к визиту настоящего времени, когда он плевал и все плевали и дела никакого нет и никто не видит и не знает и пошло оно всё и вот он я один перед прохладным и кстати тоже терпеливым только более терпеливым даже по-настоящему терпеливым лицом этого самого настоящего. А Грязнов, тоже внеобщественный подлец, закрывает дверь на ключ, садится в свою машину, торопится в свое обожаемое отдаленное местечко туда где деревья якобы ждут его деревья знакомые с детства в безлюдное местечко чтобы предать делу незнакомцев и знакомых так самоотверженно доверяющих ему самое себя и взамен требующих его тело и душу или что там еще чтобы провести пару часов по-настоящему. Вот даже Начальник Р. и тот тоже закрывает дверь на ключ, говорит своей секретарше, что готовится к важной встрече или что уехал или что ему нужно всё обдумать или что занемог или что умер в конце концов а сам наушник себе в ухо втыкает песню выбирает такую где всё как-то по-настоящему и песня-то не короткая длится минут восемь где-то любимая песня за восемь минут можно узреть настоящее и пошли они все.

Но тут необходимо заметить что времени собственно нет в таких случаях. Время это такой инструмент типа топора в руках незнакомцев и знакомых чтобы тюкать по твоей голове и напоминать и принуждать и каждый раз возвращать тебя в их дружелюбные и чрезмерно гостеприимные объятия. И тут приходит Бродский и говорит: времени нет. Ваши выдумки, Р., Мещеряков, Грязнов или как вас там – это все суть эффект стараний незнакомцев и знакомых вы все пытаетесь улизнуть от них по начерченному ими пути а путь ими начерчен кругло. Не спасут тебя никакие сорок часов взаперти и никакие два часа в деревьях и никакие восемь минут песни придуманной незнакомцами и знакомыми. Только вставишь наушник, только припаркуешься возле деревьев, только нальешь себе горячего как тут же все твое желание и стремление и тяга и полеты душевныя и потения трепетныя и все это тут же скажет тебе дасвидання.

Как потел в желании настоящего

В тяге к полетам душевным

К колыханиям давно забытым

Поленья и клочья

Колючки и вязницы

Глясь и балотие

Все такое близкое

Колыхания суть вымыслы

Выдумка от проклятого

Черствого но родного

Такого знакомого

Темного невидимого

Нет.

Стоверховье

Пристыдники прохарчились, а немудряще не сжали в умах мыслежитие. Сумятицей стрекотали, а ветошно не устлались. Так и один немецкий матрос, овладев страшилой чресно, а не святно, отправился на стоверховье чтобы маяться томлением. К трём часам пополудни, выбившись из сил, матрос прилёг на друзу отдохнуть. А потом на испитой друзе помещики нашли тщедушного старичка в рубищах, хлопотно томящегося в недовольстве. Благоговейно коснулись помещики живых мощей, и те в ответ завопили:

-Плероо!

«Уйгур»,- подумали одни помещики.

«Жуаль»,- предположили другие.

Никакой привадой потом помещиков не вызволяли на стоверховье.

СТОВЕРХОВЬЕ СТАЛО СИМВОЛОМ СТРАШНОГО, СТАРОГО, СОРНОГО.

Человек – это…

«ЧЕЛОВЕК- ЭТО КОРОБКА С МУСОРОМ»,- сказал Быков и открылся, дабы доказать то, что им было сказано. А как только открылся, то стал доставать из себя разныя всякия вещи – в основном не пригодные к употреблению. Одним словом, хлам, или же, как Быков и сказал, мусор. «О! Сколько в Быкове мусора! - удивился Власов - А во мне? Во мне столько же мусора?» Власов открылся, и из него посыпался мусор. Его было так много, что когда весь мусор высыпался, Власов скукожился, сдулся и стал ни на что не похож. В Петухове же мусора не оказалось. «Возьми немного моего мусора»,- сказал ему Власов.

«ЧЕЛОВЕК – ЭТО КОРОБКА С НИЧЕМ»,- сказал Мякишев. «Нет. ЧЕЛОВЕК – ЭТО КОРОБКА БЕЗ НИЧЕГО»,- противоречил ему Кусков. И каждый оказался прав, т.к. в Мякишеве было ничто, а в Кускове ничего не было.

«ЧЕЛОВЕК – ЭТО КОРОБКА СЮРПРИЗОВ», - сказал Зайцев. Доказать он это не смог, и ему никто не поверил.

«Почему ЧЕЛОВЕК – ЭТО КОРОБКА С МУСОРОМ?- спрашивал себя не похожий на коробку Кулешов, разглядывая своё отражение в зеркале. «Нет. Человек – это не коробка,- подумал он, - И мусора в нём нет». Так родилось известное изречение, что ЧЕЛОВЕК – ЭТО МЕШОК СО ВСЯКОЙ ДРЯНЬЮ.

Секс – это…

Секс – это дар божий. И всё в мире – секс, т.е. дар божий. К примеру, Болгария – это женщина и Либерия – это женщина, а, к примеру, Латвия – это как две женщины. И в космосе – секс. Планета Плутон – это женщина, астероиды – это фаллос. Сей дар божий есть и под землёй: магма – это сперма. Влияние погоды на секс очевидно: когда мороз (а мороз – это вульва), то секс есть, и когда солнце (солнце – это вульва), секс есть тоже.

Когда секса нет? Когда нет ничего. Ведь только тогда нет и дара божиего, а т.к. секс – это дар божий, то, когда ничего нет, то секса нет тоже.

Секса бывает много, либо не бывает вообще. Когда нет ничего, секса нет, а когда что-нибудь есть, то секса много.

В пустыне секса много, и в городах секса много. Стоит заметить, что пустыня – это голая женщина, а города – это фаллос, а некоторые города – это вульва. Секс – это дар божий.

Петренко и Везенцева

-Я выпил водки и теперь хочу Вас! Извольте позволить мне пасть к Вашим ногам.

-О! Так падите же!

Вежливый, интеллигентный, стройный и обаятельный адвокат Петренко предлагал свои любовные услуги прокурору Везенцевой, что только что завершила писать что-то и собралась идти за чем-то в складские помещения.

-Я выпил много водки, - настойчиво повторял Петренко. – И вот! Пожалуйста! Я Вас хочу!

-О! О-о… - томно вздыхала Везенцева – и её действительно мучила страсть.

-Я скоро вернусь, - сообщила она своему похотливому фавориту и ушла в складские помещения.

ТАМ, заглянув случайно в цилиндрический бак для размешивания гудрона, прокурор Везенцева вскрикнула от неожиданности:

-Ах! Господи еси! Так вот оно, счастье!!

И так началась новая, счастливая жизнь прокурора Везенцевой.

Феерическая потеря сознания ямщиком Лукой

Претворилось!

Обворожилось расцветно!

Мешаниной звуков расхитилось!

Боль соборная измельчала

И

Снос ума

Съём духа

О Б Н А Р У Ж И Л С Я.

Лука пал оземь аки мертв, кони разбежались, стемнело, скрипнуло колесо, взошла луна. Ночью стало зябко, бушлат отсырел, мерцали созвездия.

Лука лежал в беспамятстве, ничего не ощущая.

Затем, как впоследствии он стал думать, сам Бог спас его. Но то был Михай, кузнец из Бесарабии, что отволок Луку в тёплое место.

Но всё потом крутилось в голове одно: «ПРЕТВОРИЛОСЬ! Р-Р-РАЗ!!»

И он сказал ей…

И он сказал ей:

-Вот, дочь, возьми от меня чай,

настоянный на камне Камней

а в чашу положи лепестки Лепестков

и этой чудодейственной смесью

пусть напоён будет Свистков,

от одного его вида мне плохо

пусть же и ему после чая станет плохо.

И дочь его взяла чай для Свисткова, всё сделала, как отец сказал ей и отправила Свисткова прямиком в чистилище для дураков.

И вот тот…

И вот тот,

Которого звать Василич или, если хочешь, читатель,

Зови его Митрич,

Или если хочешь, читатель, зови его ПриговБитовСорокинРубинштейн… (а больше я не помню сейчас популярнопродающихся писателей)

Так вот тот, вместо того, чтоб цитировать всяких там

Цитировал выдержки своего ума

А вместо того, чтобы делать сноски

Делал сноски в дебри своего желудка, где души яго живут

А вместо того, чтобы комментировать, комментировал

Своего души яд аки оно тут езма

Да аки оне по тем прошелося аки трета

И аке о то в пещерях тепешося

Да то на то в тебе разжумелося

И ище в на теле ищет позрание

Посрал в кустах и дети в страдание

Или если хочешь, читатель сорокинбитоврубинштейнпелевин

Или там пригов, может быть,

Прочтя сей манифест к воззванию националистов-анархистов,

Или там марксистов-капиталистов,

Или там ещё и сюрреалистов-пропагандистов

Или там постэкспрэссионистов-натуралистов

Возьми и возвящь правд пуд

И будь правд

И я буду прав

И прямо в рай пряв

И матку поправ бррев трув

Да ещё пусть читатель возьмёт меч и порубит млад людской и смрад и вославу того или там пригов сорокин рубинштейн фаулз, например, пускай вославу споют сия песнь отняне и поют ея от сель до того.

Василич и мужской состав бюро

и вот весь мужской состав бюро как вскочит да как заорёт:

- А помнишь, Василич, как в прошлом году

ты ногу сломал и руку в пруду

как сам этот дьявол пришёл тебя взять

чтобы тебя в карнавал свой забрать?

Как на карнавале людских страстей

Помнишь ли ты как ел мёртвых детей

Как грыз горло толстым и сытым мужам

Как грыз своё горло там себе сам

И как дьяволица скончалась от ран

которые ты нанёс ей, баран?

а помнишь ещё что ты вырезал всех

отпрысков всех и зарыл их всех в снег?

ногою топтал много телес

долго ревел и выбежал в лес?

Василич припоминал что-то из того, что ему было рассказано сотрудниками. он помнил тот невероятный визит некоего дьявола, коий явился к нему после травм ноги и руки, чтобы уберечь его от скверного воздействия этого прекрасного яростного мира и отвёл его тем самым на безумный карнавал свой и показал ему суть нашего пустого пребывания в необратимости всепроходящего суетного метания в стенах объятого ужасом нелепого существования и показал ему как хорошо бывает вне всего этого. и запомнил Василич только скульптуру, имевшую вид гротескных форм, в которых читались деформированные фигуры мужчин и женщин, у которых вместо плеч были глыбы, а вместо ног – плети, а вместо голов – обрубки и вместо улыбок на их лицах у них были линии. и потом это Василич припомнил и всё же не стало ему противно или страшно. и не стало ему неприятно, стало ему хорошо от того, что есть мир иной и пусть говорят, что он там проявил себя как жестокий человек – он не помнит того – пусть там много бесформенных голых форм – но там он познал – (а что познал и не помнит уж вовсе) – но главное в нашем деле – оставаться верным своим эмоциям и чувствам, а таких у Василича обнаружилось много, стоило только ему кое-что вспомнить из того, о чём навел рёв сослуживцев. из того карнавала позже он вспомнил ещё дам с шокирующими причёсками.

Познакомилась Маша…

Познакомилась Маша с Мишей и всё потом думала, на него глядя: убьёт – не убьёт, отравит – не отравит. И Миша познакомился с Машей и тоже размышлял: так задушить или верёвкой? Или сама помрёт?

Взошла Луна…

Взошла Луна и сделала своим ртом вот так. А потом одна девочка забыла как читать, обернулась волчицей, стала протестанткой, отрастила живот, полысела, влюбилась в негодяя, пошла по свету и вообще стала чёрт знает кем.

А в иной раз Луна взошла и вот так моргнула своим глазом. И одна собачка превратилась в другую собачку, только без шерсти и с рогами, а ещё с каким-то хитрым приспособлением вместо мордочки и вся в вонючем песке.

И совсем недавно взошла Луна и принялась такое вытворять!.. После того никого уж не узнать, всё перепуталось. Жить стало страшно.

Надо Луне запретить что-либо делать.

Мещеряков и Поздняков

Мещеряков и Поздняков смотрели на часы. Время шло к обеду. После обеда время шло к полднику. Прошёл полдник – время пошло к ужину. После ужина время остановилось, перестало идти куда-либо, Мещеряков и Поздняков переглянулись, тень недоумения скользнула по их стареющим лицам, время всё никак не шло, и пространство начало шалить – то сожмётся, то разожмётся, вечность и бесконечность соединились друг в друге, линейность их необратимости стала явной, размылась граница миросозерцания и самого мира, реальным казалось случайное и нелепое, вакуум поглотил Мещерякова и Позднякова, в газетах написали, что они умерли.

В конце концов, они выместили друг на друге все тяготы своего никчёмного существования посредством словесных оскорблений, перешли к телесным издевательствам, затем к прощению и пожеланию добра, возрадовались благодетельному милосердию и на том порешили.

Лесными тропами…

Лесными тропами бродили два козла – козёл с торбой и козёл с корзиной. Торба полна чудес из леса, корзина полна чудес. Упали козлы: нет в торбе чудес, в корзине чудес нет.

Сидел варан…

Сидел варан у дерева. Шёл волк. Мысли беспорядочно рассеивались в строгом порядке разнесения. Это был тёплый месяц октябрь. Шёл волк.

Бить негодяя

После их смерти

Не будет уже в живых ни Ивана С.,

Ни Августина Д., ни Джеймса Ф.,

Ни Антуаны В., ни Марии Н.,

Ни детей их, ни родителей их,

Не будет живых соседей их, ни коллег,

Ни тех, кого они видят каждое утро спешащим,

Ни тех, кого они видят каждое утро за рулём в одно и то же время, проезжающим мимо них в каком-то определённом направлении,

Не будет живых продавцов тех магазинов, в которые они заглядывают,

Ни тех врачей, лечащих их, – тоже не будет в живых,

Ни правительства их, состоящего из министров, монархов и князей,

Ни прохожих живых, ни полицейских, ни инженеров на производствах,

Ни тех, кто пишет обо всех вышеперечисленных,

Ни тех, кто пишет о пишущих,

Ни тех, кто слышит о слышащих,

Ни тех, кто мыслит мыслящее,

Ни уродов всяких, ни дураков в живых не останется,

Собственно, умных и красивых тоже в живых после их смерти не будет,

Ни кого-нибудь там ещё –

А все они станут камнем – не живым, но мёртвым останком живых людей,

И назовётся сей камень Философским,

И вот тогда с этим приду к тебе, негодяй, с этим камнем в руке и всем весом его обрушу его на твою голову им обрушу знай же его на тебя, негодяй, знай, как измываться над незащищённым человеком, и слова скажу слова скажу такие: «Знай, негодяй, как дразниться и обижать честного человека и порчу на него своими действиями гнусными наводить и поганить жизнь его светлую не то что у тебя и думать гадости о человеке святом таком и подозревать его в бесчинствах себя лучше подозревай и мнить себя таким клёвым и думать что тот человек не такой клёвый как ты а на самом деле он такой же клёвый да только может быть ещё и лучше и теперь вот он Философским камнем по голове тебя лупит чтобы ты знал, негодяй».

На мертвых останках живых людей образуется новая жизнь, которая произведёт других Иванов, Джеймсов и Марий

– но это только повод, когда они превратятся в новый философский камень, снова вернуться к тебе, негодяй,

и так до бесконечности

до бесконечности и всю бесконечность с вечностью буду приходить к тебе и бить бить бить тебя камнем этим Философским, негодяй.

Инкубус

Инкубус пришёл, благоухая ароматами весны, вколотил в твою голову гвоздь для твоего же удовольствия, где плюнет – там соки и нектары, а где нагадит – там трава зеленится. (Я пишу противоречиво, потому что у меня в голове всё противоречит одно другому. И мир я вижу таковым же). Инкубус потоптался в сарае, пробежался по детской площадке и сгинул, забрав с собой прелести цветочных ароматов и т.д. А ты вот остался с гвоздём в башке и будешь теперь долго вспоминать скоротечные минуты еле ощутимого тонкого счастья. (Тут я употребил несколько романтических лексических единиц, дабы избежать подозрения читателя в моей грубости).

Вот приходит писатель…

Вот приходит писатель домой, лезет на полку за карандашом и, срываясь, летит на пол. Ударяется ногой и рыдает. К нему подкрадывается смерть. Его мучает предчувствие. Он рыдает ещё отчаяннее.

Вот приходит рабочий в цех и исступленно молотит киянкой по станку. Летят искры, осколки металла и части деталей для обработки. Всё это попадает ему в глаз. Рабочий тоже рыдает, но рыдание его не то, что рыдание писателя – его рыдание механическое, вызванное искусственными раздражителями.

Вот вам пример того, что рабочие – туповатые бесчувственные скотины, а писатели – люди утончённые, от бога.