Я здесь каждый раз чувствую себя как эта…как какая-нибудь…ну.. даже не знаю…в общем не знаю.. в общем… как рыба в воде.
(записано редколлегией – г.Белгород)
Истории Про Мальца Питерского (Сочинения Пети Пуговкина): Малец Питерский и черный день
Когда вдруг стало темно Малец не особо удивился. Лампочка найденная на помойке, неделю назад вообще не должна была гореть. Но Малец тогда дал ей шанс, ввинтив её под потолок, и лампочка оправдала доверие - засияла как золотая груша. Когда же еще так повезет? Но надежда, что все же дело не в лампочке оставалась.
-Должно быть выбило пробки, - взлохматил свою шевелюру и зажег свечу. Яркий язычок пламени раздвинул грани, очертил тени. Подхватив подсвечник, Малец добрался через причудливый лабиринт, в который превратилась его комната из-за нагромождения книг до двери. Дверь чудом держалась только на одной петлице, и чтобы её открыть, приходилось каждый раз ее приподнимать, а уж затем тащить на себя. В этот раз было не сподручно – мешал канделябр. Но Мальцу было не привыкать к жизненным перипетиям. Дверь сразу же выходила на лестницу, скрипучими деревянными ступенями ведущую в маленький дворик, который в свою очередь нырял под своды арки. Там было сумрачно и сыро. Пахло ни чем иным, как морем. А дальше была улица, обычно - шумная многолюдная улица. Погруженная, в данный момент, во вселенский мрак.
Но всей вероятности, вылетели пробки не только у Мальца, а разом во всем городе.
Во дворе притворялись слепыми кошки, на улице притворялись зрячими люди.
Малец в раздумье застыл на пороге. Куда податься? Где свет его свечи так будет всем необходим?
Малец представил, как он выходит на улицу. Тысячи людей копошащиеся в полной темноте, налетающие друг на друга, кричат, плюются и дерутся. Но вдруг находят для себя огонек его свечи... их хмурые и злые лица становятся светлее... они все тянутся к нему... он ведет их к электроподстанции...
Ха!
Читывали! Знаем! Фиг вам! Обращайтесь к электрикам!
Малец вышел во двор. Взглянув на небо, плюнул на пальцы и погасил свою свечу. Отшвырнул в сторону. Она мешала смотреть на звезды.
Потом без труда отыскал и схватил за ухо одну из кошек, она была ненастоящей, выпиленной из фанеры - лобзиком. Любовно погладил свое творение по плоской голове и отодвинул в сторону. За кошкой был прелестный тайничок, где было припрятано нечто, как говориться, на черный день...
Малец довольно ухмыльнулся. Черный день – черная ночь – какая собственно разница?!
Малец извлек содержимое, сделал парочку глотков, остальное сунул в карман пальто. И отправился к своему товарищу Зизе Хаблинскому (о котором еще будет много написано), чтобы вместе устраивать дебоши и орать, распугивая прохожих на темных улицах, свои новые петербуржики... пока не починят свет. Но Малец знал всех электриков в этом городе, а, зная их, мог с уверенностью сказать, что свет будет ой как нескоро. У электриков – что ни день то праздник, что ни ночь – то продолжение праздника. А в праздники, каждый знает, - палец об палец не ударишь – таков закон.
- Я ведь обещал себе, что это только на черный день, - произнес проникновенно Малец, чтоб окончательно убедить себя, что все по совести. Промочил еще раз горло и пусть нетвердым, но целеустремленным шагом отправился, ориентируясь по запаху моря, вон из двора, в колодце которого плескалась ночь.
Малец Питерский спасает вселенную
Процесс пробуждения порою бывает очень стремителен. Малец Питерский, минуту назад так мастерски храпевший, вдруг, ни с того ни с сего, открыл один глаз.
Мутный утренний свет наполнил зрачок. Искрясь, кружилась в воздухе водяная пыль. Она собиралась в более-менее крупные капли и падала Мальцу на нос.
Один глаз не справлялся, Малец все не мог понять, где он. Пришлось поднимать второе веко, со скрипом, проклятиями, пыхтя от напряжения.
И что самое главное - так каждое утро, правда не всегда в столь ранний час, как сегодня.
Теперь два зрачка набирались смыслом, а тяжелый кирпич головы - пониманием.
Это был чердак, вполне классический. В кривом потолке дышала кривая дырка, в которой серело влажно-теплое небо. Гнилые чердачные балки подпирала погнутая велосипедная рама. Она своим скелетом тщетно пыталась заслонить груды старинного барахла. В его размытых, съеденных ранним утром, очертаниях угадывалось: двадцать восемь диванов, тринадцать холодильников, семь шкафов, три этажерки, десяток пианино, восемнадцать люстр, сорок восемь пар коньков и еще многое, что так сразу, с первого взгляда, счесть затруднительно.
И все-таки больше всего Мальца Питерского занимала ни эта вся дребедень, а звонкие удары тяжелых капель по крыше. Но все глуше, глуше... дождь был еще где-то рядом, но, собрав свои пожитки, пошел с этой ржавой жестяной крыши на следующую, черепичную.
Малец Питерский проснулся. Притом безнадежно. Сразу же зачесалась пятка. Но пятка, как бы сильно она не чесалась, все же это не было причиной пробуждения. Малец страдальчески поморщился, легкая щекочущаяся мысль, что пробуждение результат присутствия чего-то важного в этом дне, стремительно меняла очертания и вес, и уже вскоре, превратилась в тревожное тяжелое чувство. А избавиться от него было конечно очень просто, только лишь вспомнить, что же это за дело такое важное.
Воздух плыл по сонным спиралям липкой жизни этого мира... не давая подсказок. Воздух отмалчивался. И только дождь шумел по городу, шумел, шумел, сокрушаясь, дивясь мальцовской забывчивости.
Малец хлопнул себя по лбу:
- Что-то касательно главных улиц! Вспоминаю...
Выйти на главную улицу... а если ни на улицу, то на площадь самую оживленную в городе и...
Казалось если не вспомнить весь день, вся неделя, вся жизнь коту под хвост.
Кстати на чердаке пахло котами.
Мальцу надо было что-то сотворить на главной улице или на оживленной площади. И это великое дело не уступало по значимости спасению целой вселенной. Иначе зачем же он проснулся в такую рань.
Вселенная не вселенная, так если памяти никакой, вся в мешках... Малец Питерский почесал пятку. Сонно зевнул:
- Что ж, раз не вспомнить...
И уже был готов плюнуть на все и завалиться спать...
Как вдруг (как же без "как вдруг") сонливый воздух разметало в стороны, огромная тень закрыло слабое небо.
Малец с интересом смотрел, как в дыру протискивается гигантская черная птица.
На мгновение просветлело в голове, мелькнула мысль, способная объяснить все. Но Малец не сумел сосредоточится на ней, очистить ее от шума дождя и наконец осознать. Ворона озверело крикнув: "Кар!", схватила его за подтяжки. Борьба мокрых черных крыльев с силой притяжения, взмах - другой, и Малец Питерский в воздухе.
Ворона, сметая со своего пути нагромождение вещей, с трудом протиснулась обратно в небо. Малец мало, что соображая, безрезультатно пытался натянуть один свой башмак, приговаривая:
- Тише, тише, сама будешь виновата, если меня укачает...
А тем временем они были уже высоко в небе. В прицеле растопыренных пальцев Малец видел, как стремительно удаляется кислый блин города, раскачиваясь из стороны в сторону.
Ворона ожесточенно махала крыльями, все молча, Малец подозревал, что ей не легко, ему едешь себе и едешь, а ей укрывай Мальца от дождя, прячь от ветра. Добрая ворона, заботливая, только молчаливая.
И все это за мальцовские красивые глаза? Это без сомнения.
Малец, наконец, натянув один единственный башмак чудом захваченный с собой, призадумался:
" То, что ворона заинтересованное лицо, это понятно, вселенную спасать в погожий денек, это каждому хочется, но мне ведь не важно, в одиночестве ли я совершу свое благородное дело или в паре с этой удивительной вороной. Только бы вспомнить, как именно эту вселенную спасать..."
Но Малец не мог вспомнить... как ни старался. О ворона зло молчала.
" Но может, когда мы прилетим туда куда нужно, а ворона наверняка знает куда, может, тогда я вспомню "
Малец наполнялся уверенностью, как вороньи крылья дождевой влагой.
Дождь усилился. И тут...
Город вдруг со стремительностью падающего на голову цветочного горшка устремился на встречу. Малец, чтобы не рисковать своим единственным башмаком, начал завязывать шнурки, по рассеянности, не сразу поняв, что ворона просто взяла и отпустила его. Он вновь увидел ее далеко вверху, она нарезала злорадные круги, каркая на всю округу, что есть мочи.
По чистой случайности или по злому умыслу Малец упал в огромный котлован, вырытый так давно, что за время своей жизни, наполнившийся до краев грязью самого наивысшего качества.
Ворона давилась, смеясь, кар-кар-кар, а Малец медленно погружался в грязь.
Теперь он уж вспомнил.
Вчера находясь в легком опьянении тяжелой стадии, он кричал, возвращаясь домой, что вороны вовсе не птицы, что они нелепее куриц, что таким в небе не место, никакой культуры полетов и никакого уважения к великим горожанам, к коим причислял Малец бес сомнения и себя. Почему он был так зол на ворон, Малец помнил неотчетливо (но можно, в принципе, догадаться), но обещание свое помнил. Он собирался выйти на улицы с огромном транспарантом, требуя запрещения полетов вышеотмеченных ворон в небе, в космосе или еще где-либо. Пусть по вселенной ходят пешком... Спасти вселенную от летающих ворон!
Вороны еще вчера набросились на него, только он отбивался как настоящий герой, махал кулаками и пинался ногами. Но они его скрутили, засунули его на чердак, чтобы проспался, а утром на светлую голову...
Такова воронья месть.
Малец плевался, пыхтел, пытался плыть, но все не мог выбраться, а сил становилось все меньше...
А затем приехал экскаватор и спас Мальца, зачерпнув ковшом.
Дергала за рычаги огромная усмехающаяся ворона.
Закончилось все довольно банально, Малец и Ворона напились вместе...
Ворона проставлялась :)
Малец Питерский спорит с синоптиками
Малец Питерский любил питерские дожди. Мальцу нравилось дышать набравшим в себя влажность воздухом. Щекотало в носу от водяной пыли, и уже невозможно было, чтобы не чихнуть. Малец чихал. Звонко и жизнерадостно! И очень обижался, если на свой чих слышал в ответ " Расти большой "...
Надышавшись вдоволь, весь мокрый и посиневший, но вполне довольный собой возвращался домой. А потом неделю не вставал с кровати, водрузив грелку на голову. Придумывая себе температуру, порой добирался до сорока девяти с половиной.
Лечили Мальца чистым спиртом (натирали).
Но стоило какому-нибудь дождю, хоть одной каплей упасть в черте города, и тем самым превратиться в питерский, как у Мальца сразу же начинался чесаться нос, и удержать его дома было уже невозможно.
Неминуемо! Синоптики всего города рвали на голове волосы. Чтобы они там не видели на своих синоптических картах, чтобы там не выплевывали им на экраны умные машины, они вынуждены были выкидывать все свои расчеты в мусорную корзину и оповещать о дожде, если у Мальца Питерского начинался чесаться нос.
Но однажды (всегда случается это однажды) в теплый летний день случилась совершенно непонятная вещь...
Было часа три по полудню, в небе жили одни лишь облака, чем-то похожие на беспечных коров. Неугомонное солнце жарило прохожих и пекло автолюбителей. И те и другие выбирались на газоны и раздевались до трусов (некоторые, стыдясь своих трусов, снимали и их), падали беспорядочно на пыльную траву.
Малец в бессменном плаще, что с такими обширными карманами, в которых живут воробьи, шел по своим мальцовским делам, время от времени показывая палящему солнцу свой язык, мол, меня так просто не возьмешь! Ни живым не возьмешь, и мертвецки пьяным тоже. Язык быстро загорел. Покраснел и опух.
И вдруг (всегда наступает, после "однажды") у Мальца Питерского зачесался нос. Ни с того, ни с сего. Взял и зачесался. Малец в недоумении застыл посреди улицы.
- Это что еще такое? - посмотрел на небо, нет, одни только безобидные облачка... Из таких не то что ни капли не дождешься, а даже хоть какой прохлады и тени. Странно.
Малец настороженно скосил на свой нос оба глаза, чувствуя, что дело пахнет неприятностями, и вовсе не дождем. Создавалось впечатление, что нос, мальцовский нос, бессовестно врал! Но ведь по виду совсем не скажешь... выглядит по праздничному: большой, бардовый, совсем не подозрительный, вполне обычный мальцовский нос... только чешется.
Малец решил забраться куда повыше – может на горизонте что-нибудь проглядывается. Купола ангелы вокруг, сиди себе - самолетики пускай... только вот настроение не то. Малец хмуро смотрел на плавящийся город. Горизонт сюда - горизонт туда. Мирно пасутся облака, собирают по небу сметану, даже и не помышляют о каком-то там дожде. А нос то чешется!
Малец страдальчески скривился. Ну не может быть, чтоб свой собственный нос врал! Как можно жить в мире, в котором такое может иметь место?! Малец, взлохмаченный и потерянный, сидел на самом высоком шпиле города и не знал, что делать дальше... И золотого ангела, что был тут же (Малец сидел у него на голове), совершенно не трогали мальцовские горести...
Но Малец был не из тех, кто так просто сдается!
- Не доверять своему носу!!! Такому не бывать! - вскричал запальчиво Малец.
Вскочил на ноги, махнул геройски рукой, отметая все сомнения прочь.
Тут, правда, пошатнулся и обязательно упал бы с высочайшего шпиля города, если бы ангел не подхватил его за воротник пальто. Болтаясь на немыслимой высоте, Малец не чувствуя более ничего, только, что нос нестерпимо чешется, не стал медлить более ни секунды.
Малец Питерский просто взял и почесал свой нос, большой и багровый.
А дальше...
Небо опрокинулись.
Коровы с мычанием попадали на землю.
Небо вывернуло в мгновение наизнанку.
Темнее, темнее... Белые облака росли и превращались больших и прекрасных синих китов. Из неведомого моря они выбрасывались на небо и ложились над городом превращаясь в грозовые тучи. Перемигнулись с Мальцом первой молнией!
Все синоптики города посходили с ума. Сидели и рвали свои карты на мелкие кусочки.
По городу шла гроза. Шумел оглушительно дождь и пузыри лопались на лужах. Малец чихал.
Распрощавшись с Ангелом, Малец спустился вниз и пошел туда, куда шел. Веселый, довольный, как всегда.
А куда? Конечно же, к своему другу Зизе Хаблинскому.
Зизя в нетерпении бегал по двору своего дома, не замечая дождя, метался, словно дикобраз в клетке.
- Малец! Наконец-то!
Малец в шоке смотрел, как без лишних слов Зизя разливает бутылку «Столичной» по стаканам...
- Ты же знаешь я не могу пить в одиночестве, я ведь не алкоголик
-От куда? – поразился Малец.
- От верблюда! – был краткий ответ.
Малец был в замешательстве... получалось, что нос чесался совершенно по другой причине... вовсе не из-за дождя... Да...
Башмак общегородского масштаба
Малец Питерский вычерчивал воду консервной банкой. Со всей ясностью, осознавая тщетность своих усилий, Малец сумрачно смотрел, как лопаются выпрыгивающие из-под нее пузыри. Затем, тяжело вздыхая, выливал воду обратно в лодку, большей частью находившейся уже под водою.
Заливаемая тягучим дождем, с дыркой в днище, лодка плыла по направлению к Сенной площади. На веслах сидел Зизя Хаблинский, довольным прищуром наблюдая за трезвым Мальцом.
- Ведь они же знают, что есть такая вещь, как наводнения!
- Не иначе, Ха! Блин! - Зизя от души веселился, попивая дождевую водицу, взращивая тем самым свои жизнерадостные улыбки "на старых дрожжах".
- Знают!!! А чтоб хоть один плавучий пивной ларек к трехсотлетию! Народ порадовать...
- Сволочи! Блин! - соглашался Хаблинский, находчиво пытаясь грести, чудом уцелевшим, единственным веслом. Кому доводилось, тот поймет.
Малец, расстроенный, с убитым видом отшвырнул консервную банку.
Вода, нескончаемо капавшая с неба, затекала за воротник. Было, конечно же, свежо, но порою начиналось некое дрожжение, такое знаете ли дребезжение, и некоторое головокружение. В общем - похмелье. Сеё ощущение было вовсе не ново для Мальца, но от этого не становилось хоть на граммулечку легче. Хотя граммулечка бы теперь не помешала, иль лучше пятьдесят граммулечек, или сто.
На Сенной не оказалось ни одного плавучего пивного ларька. Зато в тазиках плавали бабушки, десятка два или три, продавали семечки и платочки.
Вдруг Малец икнул от радости. Да и Зизя Хаблинский налег на весло.
Чуть в стороне от тазиков на классической чугунной ванне совершала утренний моцион Баба Дуня.
- Баба Дуня! Баба Дуня! - звал Малец, радуясь словно маленький.
Баба Дуня женщина замечательная, добрая, но одновременно жадная и расчетливая, на все эти восторги, казалось, внимания никакого не обращала, поправляла любовно кофточку, порядком посвежевшую под проливным дождем.
Когда же ванная и лодка столкнулись на довольно приличной скорости, и в лодке стало одной пробоиной больше, Баба Дуня надменно взглянув на Мальца и Зизю в прицел своего двойного подбородка, что значительно выдавался над поверхностью лица, и был с волосатой бородавкой, едва заметно улыбнулась и спросила:
- Чего надобно, молодцы?
- Слышь, Малец, это мы то молодцы? Ха! Блин!
- Ну, а чем мы не молодцы? Очень даже и молодцы!
Дождь то усиливался, то едва капал. Состоялся деловой разговор. Сделка свершилась. Вся пустая бутылочная тара перекочевала в ванну к Бабе Дуне, а взамен молодцы получили одну поллитруху чистейшего доморощенного самогона, который Баба Дуня гнала в этой же чугунной ванне с помощью весьма обычного самогонного аппарата. Это конечно же было чистой воды обдирательство, но уж кому как ни Бабе Дуне не знать, что Малец с зизей самые сговорчивые существа, когда у них это самое "дрожжение".
С этим самогонным аппаратам и с ванной в частности Баба Дуня не раставалась не в бурю, не в стужу. Бывало, даже в сорокаградусный мороз появлялась в своей ванне на городском катке. Особенно любила кататься с горочки.
С горьким сожаленьем на лицах Малец с Зизей расставались с Бабой Дуней, но вместе с тем быстро растрачивая способность жить печально и никчемно, они налегли на весла, в спешке покидая Сенную площадь, так как в ребячьем задоре сперли из одного плавающего тазика белого котенка, посадив его на корму, нарекли "третьим!".
- Зизя! - Малец Питерский, к которому постепенно возвращалась способность здраво рассуждать, все больше утверждался в мысли, что жители города ждут от него подвигов, - Зизя мы должны что-то сделать! С этой чертовой водой!
- Ха! Блин! Должны!
- Если она откуда-то берется, то должна куда-то деваться!
- Именно, Малец! Баба Дуня была права! Ты умница! Ты молодец!
- Спасибо, Зизя, но это излишне, я уже решился! И я главное знаю, что делать!
- О, Гений! Мы трепещем от нетерпения! Ха! Блин!
- Зизя, ты сволочь, но ты мой друг и я прощаю! - немного высокопарно, но тем не менее, - Теперь же слушай!
Малец перевел дыхание:
- Вот смотри, Малец запальчиво снял свой башмак, сунул его в пробоину в носу у лодки. Вода плескалась как снаружи, так и изнутри, было совершенно не ясно что Малец хочет показать этим.
- Зизя! Пойми! Надо найти такой же башмак! Он мешает воде уйти из этого нашего большого корыта.
- Делов-то, блин! Малец, мысля твоя совсем не ерунда!
О, да...
Башмак общегородского значения Малец с Зизей искали до позднего вечера, промокшие, но не теряющие ни присутствия духа, ни энтузиазма. Нашли какую-то цепь на Английской набережной, привинченную к огромному дому, пол неким углом уходящую вглубь. Попыхтели, подергали. Вытащили увесистый якорь. В ту же самую минуту тот самый белый дом пришел в движение. Его неминуемо потащило в Финский залив. Из круглых окон высовывались неулыбчивые люди, матерились не по-русски, но вполне понятно...
Малец и Зизя помахали им ручкой.
Ведь оказалось - обычный теплоход.
Дождь прекратился. Бутыль давно опустела. "Третий" проснулся и орал... А вода прибывала. Тонули первые этажи, захлебывались вторые... А вода поднималась кирпич за кирпичиком. Город затапливало.
- Не работает твое правило, Малец! Теперь слушай мое: если запой длиться больше, чем две недели, это уже болезнь. Подвиги и спасение мира подождут. А нам надо домой. Домой... немного, хоть пару дней полечиться. И быть может, там найдется хоть что-нибудь, чтоб накормить это чудовище!
Зизя страдальчески морщился от пронзительного писка, столь маленького, но, видимо, очень прожорливого, котенка.
- Мой подвальчик отпадает, - печально вздохнув, рассудил он, - Так что Малец зови в гости...
- В гости? Но кто-то говорил о прекращенье пьянки, - Малец вопросительно пошевелил правой бровью.
- Ха! Блин! На этот счет я ведь несерьезно.
А потом совместными усилиями скрутили котенка, используя мальцовский носок, заткнули ему рот.
Но Малец не сдавался. По пути следования домой все дергал в поисках за провода висячих фонарей, стучал в окна вторых этажей, спрашивал у сонных дядей и тетей, не знают ли они, о такой вещи, как башмак общегородского масштаба.
Никто не знал.
Зажглись фонари и захлебнулись. Растворился город. Остался лишь в памяти водного отражения, да и то, теряя линейность очертаний от ударов строптивого весла.
Лодку привязали к термометру Дяди Коли, так как вода уже добралась до третьего этажа. Дядя Коля открыл им окно, вечно сонный и всем недовольный, не желая ничего слушать, ни благодарностей, ни заверений в вечной дружбе, протащил их сквозь свою квартиру и выставил на лестничную площадку.
Но Зизя все же успел в подарок всунуть Дяде Коле белого котенка. Мальцовский носок прилагался.
На лестнице творилось что-то невероятное. Мало того, что все нижние лестничные пролеты были затоплены (что понятно), вода безумной круговертью обрушивалась вниз по ступенькам с верхнего этажа.
- Зизя, я ошибался, вода вовсе не с неба!
- Ха! О, Великий Малец, поведай мне еще одну твою теорию сотворения вселенной и жизни. Ведь известно, что без воды и ни туды и ни сюды.
- Это не теория, это факт! Я просто...
Наводнение.
К утру вода спала. Город постепенно начал приходить в себя. Материлась посреди Сенной площади Баба Дуня, не зная, куда деваться со своей ванной.
Ларьки пивные пообсохли и открылись.
На улицах остались лишь мелкие лужи. Прохожие шагали, не замечая, что лужи мелкие только относительно, всего лишь по колено...
Малец просто забыл закрыть кран, а дальше двухнедельный запой, мальцовские дела, то да се… воде очень быстро стало тесно в рукомойнике вместе с первым мальцовским носком, который Малец вознамерился постирать, но что-то не сложилось в этом деле… Вода наполнила квартиру и совсем скоро вырвалась на улицы города.
Вода ушла из города, но еще долго она стояла во дворах-колодцах, ее вычерпывали ведрами...
Но ведь каждый знает о бездонности питерских дворов. (8-17 февраля...2002г.)
Малец Питерский освобождает светлячков
Каменные львы молчали, и можно, конечно же, написать, что это молчание было зловещим. Только зачем же врать?! Мы это писать не будем. А напишем, что они, кроме того, что молчали, еще широченно улыбались. Да, их морды имели довольно довольное выражение. Причиной был, без сомнения, замечательный вечер, в воздухе было достаточно тепла, а в небе подгоризонтного солнца, которое выдавало себя яркими оранжевыми всполохами на далеких перьях облаков. Водная пыль дрожала в вечернем воздухе. Каменные львы ждали... кхе... кхе... первых поцелуев.
Малец Питерский сидел с лицом цвета бордовых велюровых штанов. Правда, не обязательно, велюровых, и быть может совсем не штанов, а к примеру, пусть даже бордовых липучих леденцов. Не в этом ведь суть! Просто Малец Питерский до безобразия был смущен и потерян. С ним рядышком на мокрой от ленивых волн гранитной ступеньке сидела Катенька Ивановна. Она словно и не замечала присутствие рядом столь великого домового как Малец Питерский. Мечтательно разглядывала закат, медленно то опуская то поднимая свои длинные рестницы, от чего солнечные лучи спутались и завязались в узелки.
Малец не знал, куда деться от своего смущения. Но и деваться никуда не хотелось. А хотелось быть с Катенькой Ивановной рядом вечно.
- Малец, - Катенька, ловила солнечные зайчики, что скакали по крышам города, задумчиво, - Зачем на свете Солнце?
Малец вскочил, хотел тут же ответить, но или не знал ответа, или потерял его гденибудь выронив через дырку в кармане...
Поэтому вскочив, был вынужден вскоре опять сесть (все так же рядышком) и, сосредоточенно размышляя, разглядывать, правда, довольно бездумно, свое отражение в сонном пузыре, что плавал на воде не лопаясь уже довольно долго.
Тут опять вскочил, но, опомнившись, опять сел, и торжественно изрек:
- Солнце нужно для того, чтобы писать стихи! - и ему казалось, что это единственно правильный ответ.
- Но разве стихи не лучше писать ночами, - Катенька бросила напрасные попытки собрать всех солнечных зайчиков вместе, спасая их от надоедливого Деда Мазая, посмотрела печально на Мальца.
- Лучше! Но ведь Солнца ночью не перестает быть! Оно есть...
- Но где же?
- Наверное, в электрических лампочках, - сказал Малец, но тут же замолчал. От этих слов лицо Катеньки Ивановны вдруг помрачнело. Малец испугался, что сказал какую-нибудь ужасную вещь и оказался совершенно прав.
- Малец, в электрических лампочках живут порабощенные злыми людьми светлячки.
Катенька Ивановна сжала в гневе, толи на Мальца, толи на злых людей, кулачки, настолько крохотные, что они могли вселять ужас, только лишь в одного Мальца Питерского, а затем продолжила:
- Солнечный свет живет в кошках и собаках. Они теплые и ласкаются, - сказала Катенька Ивановна.
У Мальца перехватило дыхание. Все так просто.
Вновь прикоснулась тихим всплеском волна к гранитной ступени, где сидели рядом, дотрагиваясь друг до друга локтями Малец Питерский и Катенька Ивановна. На раз два три ступеньки вверх сидели львы и притворялись каменными. Они перебрасывались хитрыми взглядами и перемигивались, отсчитывая последние секунды до самого что ни на есть неизбежного.
Когда длинные тени жестяных крыш накрыли спины каменных львов и в небе загорелись звезды, в тот самый момент злые люди включили свое электричество.
Но не долго злые люди радовались.
Малец Питерский и Катенька Ивановна, взявшись за руки, шли по улицам города и били фонари, тем самым, выпуская на волю, порабощенных злыми людьми, светлячков.
Вскоре во всем городе не осталось ни одной целой лампочки.
Но вовсе не было темно.
Светлячки разлетались по всему небосклону. Небо разгоралось теплым серебристым светом.
Белые ночи Питера.
Черновик от
19.04.02
Малец Питерский у Ангела за пазухой
Малец Питерский в трудные минуты своей жизни, когда в голову забредали грустные мысли, отправлялся к Ангелу. Но так как таких минут было не так уж и много, а к Ангелу сходить хотелось, Мальцу приходилось эти трудные минуты придумывать.
Сегодня он очень долго бродил по подворотням Петроградской Стороны, силясь себе придумать парочку проблем, которые ему бы кровь испортили, настроение очернили, жизнь лишили смысла и погасили бы навсегда свет июньского дня, который третью неделю не отпускал небо.
Ничего у Мальца не получалось. Проблем он себе так и не придумал. Из-за этого расстроился. Расстроившись, решил, что это и есть трудная минута, и без Ангела сегодня не обойтись. Сразу повеселев, легкой шатающейся походкой, задирая голову к крышам, отправился к Дворцовому мосту. Немного прошел по улице Блохина, вспомнил, как пил водку с этим Блохиным, как Блохин был вначале мрачен и неразговорчив, обижался, когда Малец его называл уменьшительно, но потом сам чуть позже предложил устроить соревнования по прыжкам в высоту. Это Малец помнил, но кто такой этот Блохин так и не смог вспомнить.
Из тени домов шагнул на Кронвельскую набережную. Запах воды, который слышал только носом, теперь увидел глазами - ленивые волны и туманные парусники на противоположном берегу. Маленький буксир тащил за собой груженую песком баржу, словно злой папа брюхатую дуру дочку. Сновали по знойному дню туда-сюда лодки и катера, выпрыгивая из разинутых каменных ртов левобережных канавок.
Нева несла свои воды, грациозной барышней с коромыслом, не расплескивая ни капли.
Все бы ничего, если бы не повстречалась Мальцу маленькая старушка. Старушку звали Авдотьей. Она к этому имени уже давно привыкла и считала своим.
Она шла ему навстречу, постукивая палочкой, он посторонился, уступая ей дорогу, но посторонилась и она. Тут же её глаза вспыхнули, она вскинула свою палку в пионерском приветствии и воскликнула:
- Молодым дорогу, старикам почет!
И замерла, горя пламенем взгляда, в ожидании, когда он пройдет мимо, чеканя шаг.
Малец улыбнулся, сказал в свою очередь:
- Бабушка, проходите, - сам собой любуясь в эту минуту.
Но старушка не трогалась с места. Смотрела куда-то вверх, на губах ее была улыбка полная восторга. Вся светилась изнутри.
Еще первые минут пятнадцать Малец пытался объяснить старушке Авдотье, что ему лет поболее будет, чем ей, просто он хорошо сохранился, и это все благодаря ежедневным зарядкам по утрам и отчаянным пьянкам ближе к вечеру. Но казалось, она его и не слышит. Она вообще словно стала не живой, а каменной. Постамент: " Пионер он и на пенсии - пионер!".
Через минут сорок Мальцу это надоело. Сам не пройдешь, так как хорошо воспитан, и старушку не убедишь, так как глухая. На сорок первой Малец просто взял старушку Авдотью за бока, поднял и перенес немного по направлению её изначального, как говорится, движения. Старушка, вдруг засияла и начала что-то шептать, прислушавшись Малец услышал:
- Товарищ Ленин, мы так счастливы, что Вы вернулись.
Малец пораженный замер...
- Извините, как Вы сказали?
- Товарищ Ленин, мы знали, мы все знали. Товарищ Ленин, ну что, как революция на Марсе?
Малец тут понял, что старушка не в себе.
Но было уже поздно.
Она орала во все горло:
- Товарищи! Это Он! Ленин вернулся!
Товарищи тут же появились. Их набежало с десяток.
Все они зачем-то начали петь песню: " Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!"
Малец пораженно застыл. Потом плюнул, отпустил старушку и решил убраться оттуда поскорее. Старушка тут же спрыгнула с тротуара на газон, и вновь вскинула палку в пионерском приветствии. Малец, насупившись, прошел мимо.
Все десять человек, в том числе и старушка Авдотья, последовали за ним.
Как потом оказалось, Мальца спутали с Владимиром Ильичом Лениным. Уж очень по росту подходил. Владимир Ильич Ленин именно в этот день должен был вернуться с Марса, где был в командировке, по заданию компартии, там вершил революцию. Так пригрезилось однажды старушке Авдотье в её вещем послеобеденно сне. Нашлись сторонники, появились приверженцы. Возникло политическое объединение "Ленин улетел, но обещал вернуться". Дежурили на набережной попеременно. Ждали прибытия со дня на день. В итоге после двадцати лет ожидания остались самые стойкие. Десять человек. Пациенты Степанова-Скворцова. Не буйные.
Малец не мог от них отвязаться. Целой процессией они пересекли Биржевой и Дворцовый мосты, прошли мимо Эрмитажа. Малец, расстроенный, спешил к Ангелу, уже не терзаясь сомнениями относительно повода, в глубине души поражаясь, как его могли спутать с Лениным. Тот и водку по-настоящему при жизни не пил. На броневике все ездил, а Мальцу пешком всегда нравилось. Так пару раз пересеклись, но знакомыми не были, и тем более родственниками.
Ангел жил на самом верху. Каждый раз, добравшись до него, Малец, шумно отдуваясь, ворчал:
- Вечно Вы, Ангелы, верхотуру любите.
Потом лез дальше, оказывался у Ангела на плече. Там дотягивался до уха и, ухватившись за него, повисал. Верил, что не каждом вот так позволено дергать ангелов за уши. И был в этом отчасти прав.
Но сегодня не отвечая на молчаливую улыбку Ангела, сел обиженный у его ног.
- Ангел, - позвал он тихо.
- Чего, Малец? - отозвался Ангел.
- Почему мир так глупо устроен? - Малец с обидой смотрел на толпу собирающуюся внизу.
Малец услышал, как Ангел засмеялся.
- В том, что E = MC квадрат,
Я, ей Богу, Сань, не виноват!
Это ведь твои петербуржики, не так ли Малец?
- Мои, - надулся Малец, - но это делу не поможет.
- Ошибаешься, - сказал Ангел.
На город опускался вечер. Удлинялись тени, заползая за горизонт. Солнце, очерченное циркулем, уже не слепила глаза. Прилетали стрижи и не давали спокойной жизни мошкаре. Становилось тише. Лишь люди внизу все шумели.
Были транспаранты.
Были флаги.
Были крикуны.
Они забирались повыше и кричали, казалось громче всех, но и их не было слышно. Малец с грустью и тяжестью смотрел на них сверху.
Не было ничего интересного в этой толпе. О Ленине помнила только старушка Авдотья, остальные кричали каждый о своем. Кто-то кричал о несправедливости, кто-то об обездоленности, но большинство пришли сюда просто так, просто дома невыносимо скучно.
- Видишь, Малец, им скучно. Не глупость беда этого мира, а скука.
Кто-то предложил немножко побегать. Все прекратили кричать и начали бегать.
- И еще. Люди сделают всё, что поможет им избавиться от одиночества.
Привезли огромные динамики, включили звук. Все перестали бегать и стали плясать.
- А старушка Авдотья со своим Лениным это лишь повод, чтобы собраться вместе. Лишь повод, чтобы прийти к Ангелу. Они такие же, как ты, Малец. И у меня болят уши, потому что они все до единого норовят дернуть меня за ухо, чтобы привлечь к себе мое внимание.
Ангел улыбнулся.
От этой улыбки город затопило теплом и солнцем.
Люди от этого света растеряли всё свое беспокойство. Не становясь менее крикливыми, были все более пьяными, все более добрыми. У Ангела за пазухой.
Малец, болтая ногами, смотрел одно время на все это сверху, потом решил, что так дело не пойдет, скоро попрощался с Ангелом и полез вниз. Ему в помощь прилетел голубь, подцепил за воротник, и в скором порядке доставил к подножью Александрийской колонны.
Малец наорался и натанцевался на славу. Праздновали со старушкой Авдотьей отбытие Ленина на Меркурий. Дело партийное, новая командировка. Старушка, надев очки, сразу же разглядела, что Малец, и правда, не Ленин. Вначале расстроилась и разрыдалась, но когда Малец изъявил желание вступить в их партию " Ленин улетел, но обещал вернуться", заплакала уже от благодарности.
И как полноправный член партии Малец дежурил теперь наравне со всеми. Каждый одиннадцатый день на набережной. Ждал прибытия. Ха-ха!
Малец Питерский. Не в силах больше терпеть
Итак, вернемся к событиям прошлого лета. Если напрячь извилины и выпрямить мысль, можно припомнить, что было немного жарковато. Немного жарковато в июне, немного жарковато в июле, немного жарковато и в августе. О сентябре ничего не говорю, так как это уже не лето, а осень, но догадаться о том, что тоже было жарковато, не составляет, в общем-то, никакого труда.
Да, много воды утекло с тех пор... но как жарко бы не было, пили все же чаще всего не воду, а квас. А почему?.. да потому что всю воду уже выпили. Ни капли от Финского залива не оставили. Но в природе не все так просто. И долго так продолжаться все же не могло. Когда-то, еще в школе, я, да что я, и вы наверняка тоже, читали все мы про круговороты воды в природе. И уже вскоре на улицах города появились лужи, но вот что странно, при этом с неба не упало ни одной капли дождя, а луж становилось все больше. В подворотнях и подъездах. Да.
Платные туалеты процветали. Милые старушки в чьих руках находились ключики от сих заведений зашибали огромные бабки. И это ведь на людской порядочности и воспитанности.
Я спрашиваю справедливо это? Ответьте мне! Что же вы молчите... все терпите? Ну, терпите. А я не в силах! И денег у меня на платные туалеты нет!
События того дня развивались более чем стремительно и таким вот образом.
На подъезде к Марсовому полю остановился длинный предлинный автомобиль. Ослепительно белый лимуЗил. Причинной остановки послужила длинная предлинная очередь. ( в скобках заметим, что опять же в платный туалет). Возмущенно кряхтя, сияя бриллиантовыми колье и кольцами, кутаясь, несмотря на тридцатиградусную жару, в норковую шубку из лимуЗила выбралась главный менеджер по всем платным туалетам Санкт-Петербурга, Надежда Петровна Уткина.
И хотя это была довольно сухонькая и маленькая старушка, вся очередь испуганно притихла.
Надежда Петровна не торопясь, преисполненная чувством собственного достоинства начала свое движение от машины вдоль очереди. Прожигая своим взглядом измученных ожиданием людей. На губах ее играла презрительная улыбка.
Здесь была ее главная вотчина. Туалет по графику, вывешенного тут же, должен был открыться уже полтора часа назад, но Надежда Петровна давно уже не придерживалась в своей жизни никакого графика. Она была хозяйкой жизни. Она сама решала что, кому и за сколько!
И теперь отмыкая дверь на радость первого в очереди она даже не посмотрела на протягиваемые ей деньги. Не говоря ни слова, она достала черный химический карандаш и прямо на дверях написала:
"100 руб."
И только по-прежнему улыбались - накрашенные красным губы.
- Сколько?! - закричал от переполнившего его чувства, трясущийся, бледный мужчина.
- Не согласен, - прищурилась злорадно Надежда Петровна Уткина, - пошел прочь, не задерживай очередь!
Тут мужчина вскрикнул. В ужасе. В отчаянье. Его лицо залила краска стыда... Случилось то, что рано или поздно должно было случиться.
Странной походкой он отошел в сторону.
Это было последней каплей переполнившей чашу народного терпения. Очередь подняла бунт. Народ восстал!
Люди смотрели в глаза друг другу, и если поначалу морщились, то совсем скоро чувство облегчения внутренним светом наполняло их лица и расходилось приятным теплом по стрелкам легких летних брюк.
Совсем скоро надобность в Надежде Петровне Уткиной отпала вовсе.
Счастливо улыбаясь друг другу люди разошлись по Михайловскому парку в поисках удобных веток для просушки своих мокрых душ.
Один только Малец Питерский был стоек и непреклонен. Он бунтовал по-своему.
- Опять ты здесь, Малец! - взвизгнула от досады Надежда Петровна Уткина.
- Да, здесь.
- Опять пришел трепать мне нервы?!
- Да, пришел.
- И опять ни копейки денег?!
- Да, Надежда Петровна Уткина. Да! И еще раз да! Я выступаю за бесплатные общественные туалеты! Я требую свободного доступа для любого живого существа в этом городе! Я...
- Тише, Малец, тише... что кричишь?
- Я хочу, чтобы меня услышали!
- Услышат, те кому надо.
Надежда Петровна хлопнула в ладоши и тут же на горизонте показалась милиция в дребезжащим дверьми ВАЗике. На крыше спелой гроздью сидели омоновцы.
- Ты, Малец, меня вынудил, - зло скривилась Надежда Петровна
Малец, Надежда Петровна и туалет в несколько минут, были оцеплены, благодаря дружным слаженный действиям веселых, но хмурых людей в вязанных шапочках, просмотренных до дыр.
Раздались первые выстрелы. Зафонили динамики. Оттуда, перепрыгивая на "Радио Балтику", послышались голоса, кричащие хрипло в унисон:
- Малец Питерский, сдавайся! Ты окружен! Сопротивление бесполезно. Заплати деньги госпоже Уткиной или сдавайся!
Но не так просто арестовать Мальца Питерского. На то он и Малец, на то он и Питерский!
Надежда Петровна Уткина была в полнейшей степени захвачена тем шумным зрелищем, что устроили по ее сценарию артисты, перекрашенные теперь акварельными красками в милиционеров. Артисты "Театра на голове", на подмостках которого еще в будущность свою молодою девицей блистала и она. Но смерть ее супруга разительно переменила ее судьбу и заставила оставить театр. Тяжелая ноша легла на хрупкие плечи Надежды Петровны, она была вынуждена возглавить и продолжить дело своего мужа, туалетного воротилы Санкт-Петербурга, довольно уважаемым в определенных кругах человеком, Сортир Сортирычем Клозецким.
Надежда Петровна отвлеклась. Но Малец тем временем не спал. Ему хватило лишь пары секунд, чтобы проскочить в обход цепких объятий Надежды Петровны и запереться в туалете изнутри.
Когда госпожа Уткина спохватилась, было уже поздно. Малец Питерский, выражаясь образно, окопался и теперь его голыми руками взять было уже невозможно.
А дальше... его не могли вытащить оттуда четыре недели.
* * *
Зизя Хаблинский больше хахотал, чем рассказывал, а Малец бледный взлохмаченный напряженно вслушивался в те звуки, что издавал Зизя, силясь хоть что-либо прояснить в своей голове.
Они сидели на скамейке, лет пятьдесят назад крашенной, но несмотря ни на что сохранившей еще хлопья белой краски. Хотя может быть совсем не белой. Может быть и какой другой. Цвет, в общем-то определить было невозможно, хотя кто-то все же пытался. И этот кто-то сидел рядом с Мальцом и Зизей Хаблинский, хотя, впрочем, с совершенно независимым видом. Не обращая на них никакого внимания, он сковыривал остатки краски со скамейки и, ни минуты не медля, все сковырянное съедал.
Беседа происходила в скверике при милом сумасшедшем доме.
Малец Питерский нервно передергивал правым плечом, поглядывая с недоверием на этого типтика в мятой пижаме и выцветшей панаме. Впрочем, и сам Малец был одет соответствующим образом. Зизя тоже весь помятый, но больше все же припухший, с довольным жизнью лицом, давясь от бездарно скрываемого смеха, рассказывал:
- Приезжал сам губернатор. Прижавшись всем своим обширным телом к туалетной двери, пытался говорить с тобой доверительно, увещевая, уговаривая, обещая тебе собственный личный городской сортир. Но ты, Малец, был непреклонен, ты все требовал превратить все платные туалеты в туалеты бесплатные. На что губернатор плакал, утирая шумно нос влажным уже платком, говорил, что он не волшебник. Ничего ни во что превращать не умеет, а очень порою хочется. И он плакал, плакал, и остановить его уже было невозможно. Увезли на скорой помощи, так он расстроился. Кстати, где-то тут в округе бродит.
Зизя вскинул голову, осмотрел окрестности, заметил губернатора спрятавшегося в кустах, но виду не подал, дабы не расстраивать губернатора еще больше.
- Затем пришагали военные и решили брать туалет штурмом, даже хотели взорвать двери. Но затем или одумались или им кто подсказал, что туалеты взрывать опасно, что пострадает живительная экология окрестностей в определенном радиусе и вреда будет побольше чем от всех собачек и кошечек, вместе взятых (а сколько за раз возьмешь?).
- В прессе тем временем появились заголовки " Руки прочь от туалета у Спаса", "Мойте руки перед едой", " Еда в тараканнике на Среднем В.О. самая еда в мире!" и т.д. и т.д. вплоть до "Пришейте лапки Буша на место, он бедняга мучается".
- Но вся эта шумиха через пару дней пошла на убыль. И совсем скоро о туалете, в котором сидит и страдает за народное дело Малец, никто и не вспоминал. Но ты, Малец всегда отличался невероятным упрямством! О тебе и забыли бы вовсе. Сидел бы без продыху там лет сто, если бы ни твой великий друг!
- Какой еще друг?..
Малец пытался хоть что-то вспомнить. Безрезультатно старался втирать воспоминания ладонью себе в лоб.
- Зизя Хаблинский!!! - изрек гордо Зизя Хаблинский.
- А это кто?
- Я!
- А... - и Малец на мгновение просветлел глазами. Но нет, прошло мгновение, а он так ничего и не вспомнил.
- Так вот, Зизя Хаблинский, пребывая в расстроенных чувствах, вследствии того, что его друг, Малец Питерский, куда-то бессовестно исчез, напился однажды поздним вечером пива и пошел искать друга. Искал он друга, но все не мог найти, искал он долго, но все напрасно. А пиво играло у него в животе и играло. И тут он, волею судьбы увидел туалет. Закрытый туалет. Но, не желая с этим мириться, Зизя Хаблинский, ну что за умница, просто взял увесистый лом и взломал дверь!
- Да, Малец, все происходило именно так!
- Но знаешь, Малец, кто-то там был в этом туалете, там внутри, но Зизя Хаблинский вовсе не растерялся, огрел этого кого-то все тем же стальным ломом по голове. От чего этот кто-то и потерял полностью и сознание и память.
- И кто этот кто-то?.. - озадаченно спросил Малец.
- Сейчас, Малец, сейчас...
Дальше Зизя Хаблинский вдруг вскочил и произнес очень странную фразу:
- Малец, прости меня. Это я так на всякий случай. Если не получиться. Но, знаешь, Малец, у меня свои методы лечения. Малец, ты любишь смотреть на звезды?
-Звезды?..
-Да, Малец они вот какие!
И Малец увидел звезды. Миллиардами они разорвались у него в голове. Но за долю секунды до этого, раздался пронзительный визг человека в пижаме подавившегося белой краской. А еще чуть раньше - послышался свист опускающегося стремительно увесистого лома.
-Малец, как ты?
-Лучше некуда!
-Давай выпьем!
-Давай!
-С возвращением!
-Откуда?
-Ты что не помнишь?!
-Нет...
-Так... я думаю курс лечения надо повторить...
Малец Питерский треплет языком
Было морозно.
Именно этими словами, я считаю, и надо начать нашу повесть. Морозно было до такой степени, что ни один термометр не справлялся и замерзал, на отметке минус восемьдесят и пять, но это в пригородах, в самом же городе было теплее (настоящий остров тепла) на два градуса. Именно поэтому было так много шатающихся праздно. Человек восемь. Даже десять.
Назовем их обувателями. Они обували свои ноги в теплые ботинки и вышагивали браво. Шагали они больше от столба до дерева на троллейбусной остановке у кофейни, что на Большом проспекте Петроградской стороны, лихо поворачивали на правом каблуке и мужественно вытаптывали морозные тропинки. Приходил троллейбус, забирал обувателей, румяных, активно дымящих красными носами, сплоченными рядами примороженных друг к другу. Они так радовались ему каждый раз. Остановка некоторое время пустовала. До тех пор пока обуватели, совершив круг почета, от кольца до кольца, не оказывались все на той же остановке. Жизнерадостные, они высыпали на остановке, им так хотелось снова, вновь и вновь, повышагивать по знакомым тропинкам в ожидании следующего троллейбуса.
Малец Питерский примерз языком к водосточной трубе. Примерший, уже четвертые сутки, он с интересом смотрел, как троллейбус сменяет троллейбус, и остановка то полниться, то пустеет.
Малец давно смирился со своим положением... Хотя, нет! Сказать такое про Мальца! Немыслимо! Малец смирился! Как же! Ждите! Просто... Малец просто понял, что время для активных действий еще не настало. И по обыкновению своему, ни раз спасавшее мальцовское доброе расположение духа, искал в создавшейся ситуации возможные плюсы.
Было морозно. Повторимся для ясности. Таким вот образом вернемся к началу нашего повествования. Но в начале всё те же бравые обуватели, о которых сказано уже достаточно, так что отбросим лишнее словоблудие и все же поразмышляем о незавидной судьбе Мальца Питерского.
Он с самого своего рождения отличался сильно развитым чувством, называемом - любопытством. С крайне болезненными последствиями, порою, принимавшие формы невероятные.
Как-то, дело было еще летом, походя мимо водосточной трубы, Малец Питерский задумался о том, что же будет, если прикоснуться к ней языком. Ни ладонью. Ни ухом. Ни пяткой. А именно языком. Категоричность Мальца Питерского по данному вопросу объяснить, скажем сразу, мы не в силах. Но в итоге Малец Питерский, исполнив задуманное, ходил три недели к ряду все больше молчаливый, а если и говорил что-либо, понять его было сложновато, в следствии того, что язык его вспух от ожогов восемнадцатой степени. Уж очень знойным было то лето. Жесть водосточных труб ( что уж говорить о жестяных крышах) раскалило до бела.
То было летом. Кто старое помянет, как значиться в летописях, тому глаз вон. Но не будем трогать глаз. Вернемся к мальцовскому языку.
Не давал он, видимо, Мальцу покоя. Требовались новые эксперименты.
В следствии очередного эксперимента и оказался Малец данным погожим деньком у данной водосточной трубы в данный восьмидесяти градусный мороз, размышляющий о плюсах своего положения.
Небо слепило от сияющих инеем тротуаров.
К плюсам относилось следующее:
Представлялась замечательная возможность:
+ отстраниться от суеты дня сегодняшнего и подумать о дне завтрашнем.
+ прочувствовать минусы температур и о прочувствованном написать парочку петербуржиков.
+ проверить на себе силу парадоксов природы и понять всю беспомощность человечества перед водосточными трубами. Кстати придуманных всё тем же человечеством на погибель свою.
+ осмыслить необходимость чередовования времен года, объяснив через собственный пример, что зиму сменять должна весна, отличающаяся повсеместным таяньем и возможным освобождением бренного языка из плена водосточных труб.
Плюсы, плюсы, они рождаются, по словам одного современного писаки, некоего В.Нирушмаша, в скрещенье минусов.
При всей кажущейся подвижности событий и слов, картинка оставалась всё той же. Люди ждали троллейбуса, Малец ждал весны, а высоко в небе застыли замороженные стрижи. Сияло ярко слепое солнце и серебрило планету внизу. В мире было красиво. На такую красоту лезли посмотреть сопли.
Молодая Дашенька скакала на своем коне. В меховых её варежках была зажата уздечка, ее конь ступал грациозно, кривил странно голову и шевелил ухом. Из ноздрей рвалось жаркое парообразное дыхание. Молодая Дашенька хлопала коня успокоительно по морде. Лезли глаза из орбит от невероятной потуги. Одной лошадиной силы было явно не достаточно, чтобы везти молодую Дашеньку. Уж больно молодая Дашенька была больших размеров.
Откуда взялась эта Дашенька на Большом проспекте П.С. нашей истории, спросите вы? Уж, не знаю. Взялась от куда-то. Надо кому-то было, чтобы она взялась, видимо. Так сказать, чтобы картинку оживить, сюжету добавить, иль еще по какой-либо причине. Одним словом такова задумка автора.
Но поверьте мне, автор знает и того меньше о своих замыслах, чем мы с вами.
Но все это лирика. Факт оставался фактом. Молодая Дашенька сидела в седле. Имела вид неприступный. Конь, подрагивая в коленках, без энтузиазма брёл по проспекту, пожевывая (по традиции) удила.
Не рифмуйте, товарищи, не рифмуйте!
Грудь Дашеньки волнительно вздымалась и опадала, щеки румянились, глаза горели. Взгляд искал...
-Вах! - сказал бы грузин.
-Ах! - вздохнул бы юный поэт и от избытка чувств упал бы в обморок.
-Э-э-э... - протянул невнятно Малец Питерский.
В общем-то ни к кому конкретно не обращаясь.
Но! Она его заметила!
А в небе, безграничном, как небо, таяли облака.
Пришел троллейбус и увез весь народ.
Никого не осталось.
Кроме...
Он и Она. Как это... Вах! Ах! Э-э-э... язык по-прежнему был приморожен к водосточной трубе..
-Здравствуй, мой мужчинка! - сказала Дашенька. Так просто.
-Я-э-му-шЫ-ка, я Аэц Пытэйкий, - косясь испуганно, пытался разуверить Малец. Тщетно.
Счастливо улыбаясь, Даша обняла Мальца? и только тут заметила, что мешает их любви.
Но не занимать Дашеньке смекалки. Достала веревку, привязала к мальцовской правой ноге, прикрутила другой конец к седлу и сказала, обращаясь к измученному коню. Тихо и властно.
-Но!
Конь с глазом на выкате рванулся из последних сил.
Они неслись по Большому П.С. и это зрелище было удивительным.
Счастливо улыбающаяся Дашенька. Хрипящий от потуги взмыленный конь. И Малец Питерский... громыхающий, прилипшей к языку водосточной трубой.
Путь лежал до "Спортивной". Там спустились и доехали до "Садовой". Было людно. Метро полнилось людьми, которые дышали друг другу в лица, краснелись и толкались. Они очень возражали против водосточной трубы, но гневный взгляд Молодой Даши и мускулистый напряженный круп коня, заставляли возражать их молча.
Так и ехали молча. Лишь Малец предпринимая попытки что-то сказать
-Э-э-э...
Все думали, что он глухонемой, совали ему деньги. Денег он не брал, пытался вырваться из цепких объятий Молодой Дашеньки., которая уже трепетно прижимала его к своей огромной груди ( Вах! Эх! Э-э-э-э...) и ласково шептала:
-Потерпи, любимый, скоро мы останемся наедине. Скоро...
И загадочно так улыбалась.
Но так нельзя! Кто? Кто эта Даша! От куда она взялась в нашей истории...
Вот все что удалось узнать.
Молодая Дашенька, она же Дарья Пельмешкина, родилась в семье старшего прапорщика и ключницы ДК имени капитана Врунгеля (был такой мореплаватель). Росла ребенком веселым живым и здоровым, но с самых ранних годков была приучена отцом сидеть на шее. Все бы ничего, но к восемнадцати годам в ее юном теле насчитывалось больше шести пудов, и престарелый отец уже не стравлялся. А ходить самостоятельно Дашенька так и не научилась. Отдали ребенка в конный спорт. Молодая Дашенька пересела с одной шеи на другую. Чувствовала себя крайне уверенно. Лошади полюбились ей сразу же.
Но эта любовь не была взаимной. Лошади больше боялись её. Не любили вовсе. А Дашеньке хотелось Любви. Огромной. Невероятной. Светлой и всё пожирающей (Дашенька, и правда, любила покушать). В своих поисках Даша отправлялась каждый день на улицы. Катала детей и туристов. И все искала. В зной, в холод, в дождь, в снег... осанисто высматривала своего принца. Пусть даже и не на коне. В итоге, вот, нашла. Мальца Питерского.
Молодая Дашенька жила на Гороховой улице в доме номер семьдесят шесть, квартирка, где она ютилась вместе с родителями была на четвертом этаже. Обессиленный конь рухнул на пороге.
Молодая Дашенька заперла коня, вместе с родителями, в туалете. А Мальца поволокла на кухню, кормить его сухарями со сгущенкой. Смотрела с любовью на то, как он, давясь, морщиться.
-Мужчинка, мой мужчинка...
Труба отлипла. Её поставили в уголок. Язык у Мальца его не слушался. Что с трубой, что без трубы, Малец, по-прежнему, не мог сказать ничего внятного. Да и что тут было говорить. Говорила в основном молодая счастливая Дашенька.
- Милый мой, завтра мы поженимся!
Потом потащила Мальца куда-то вглубь квартиры, проволокла мимо спальни, показав игриво на кровать, сказала, что так как девушка она приличная, то до свадьбы его в свою кровать она не пустит, спать они этой ночью будут отдельно, но в брачную ночь обещала ему показать, что такое огурцы с молоком, другими словами, ночь без покоя и сна.
Проследовали мимо спальни, ступили в гостиную. Там была люстра. Пианино. Стол, круглый. Сервант. Там Малец заметил полупустой графинчик, и зарубил сей факт у себя в подсознании, на будущее. Еще был в гостиной шкаф. Туда и поместила гостеприимная, но наученная горьким опытом, хозяйка своего гостя. Там же и заперла. Чтоб не убег. Скажем по секрету прецеденты такие уже случались.
Пожелала через закрытую дверь, прилипнув губами к замочной скважине спокойной ночи. И позёвывая и шаркая по полу тапками, отправилась спать.
О, несчастная Дашенька. Наивная Дашенька. Не быть Мальцу запертым в шкафу, когда в серванте вишневая наливка!
Эпилог.
Спускаясь по водосточной трубе дома номер семьдесят шесть по улице Гороховой Малец Питерский в районе третьего этажа нечаянно (или намеренно, уже его не разобрать) коснулся языком всё до той же водосточной трубы.
В результате (Вах! Эх! Э-э-э...) провисел на доме номер семьдесят шесть по улице Гороховой до весны. Потом упал.